Имена Бога и, в частности, его представителя, наречённого Иисусом или Христом, согласно молве и текстам, были изжеваны, заношены, брошены на берегу реки, именуемой жизнью, как пустые раковины моллюска. И однако, на ощупь в этих святых именах, обескровленных именах, в этих захватанных лепестках, в этой сдаче, полученной от океана любви и страха, всё ещё что-то трепещет — то ли агатовые уста, то ли радужный след, до сих пор мерцающий в свете. По мере того как имена Бога…
Ты, как берёзовая кожа, благоуханно серебришься. Без глаз твоих открыть весну мне не удастся. И хотя мне не известно твоё имя — без женщины нет первых глав, без поцелуев нет стихов (и умоляю вас, молчите — иначе вы спугнёте дождь). Я знаю: между двух морей моя унылая осанка подобна спущенному флагу, когда поблизости нет взгляда моей отрады, — в эту пору я даже умереть готов, хоть смерть мою и отнесут за счёт издержек организма или печалей беспричинных, висящих…
Необходимо постичь некоторые обыкновенные добродетели, эти будничные облачения, кажущиеся невидимыми оттого, что всегда на виду, — и не пялить глаза на виртуоза, на пожирателя пламени и женщину-паука. Уверенно славлю лесное превосходительство, первородный трепет, престол естества, хозяйственность великих обыкновений карабкаться по уступам следующих поколений по примеру некоторых моллюсков, победивших моря. Все мы — люди, серые звенья жизней, повторяющихся до смерти,…
Всё расцвело в округе — ветви яблонь, дрожащая голубизна лугов и жёлтые потёки сорняка, в траве зелёной обитают маки… Негаснущее небо, новый воздух на каждый божий день, безмолвный блеск, спокойный дар пространственной весны. И лишь в моём углу весны не видно. Недуги, скомканные поцелуи заткали, как церковные плющи, оконца чёрные моих недель, и не прожить уже одной любовью и диким вольным запахом весны. Что в эту пору значат для тебя свет необузданный, распространенье…
Кто-нибудь спросит позже, однажды, в поисках имени, своего или чужого, почему я не запечатлел его дружбу, его мысли, его бред или его творенья, — верно, мой долг был назвать тебя, того, кто вдали, и того, кто рядом, этого — за его героический шрам, женщину — за то, что она лепесток, задиру — за петушиное простодушье, забытого — за туманную славу. Но на всех не хватило жизни, чернил. Быть может, ржавчина города, времени или холодная пульсация ходиков, которые, тикая,…
От полузнакомой женщины мне осталось имя, запечатанное имя, имя-коробка, от вечера к вечеру я достаю эти слоги, ржавые и скрипучие, как разбитое пианино, — и появляются те деревья, тот дождь, тот жасмин и победные косы той женщины, уже бестелесной, далёкой, утонувшей во времени, словно в ленивом озере — её глаза погасли в нём, как угольки. И всё же есть в этом исчезновении мёртвое благоуханье, погребённые вены или попросту жизнь между другими жизнями. Так ароматно…
Я не поеду к морю этим летом, когда безбрежен зной, я не уеду от этих стен, дверей, от этих трещин, опутавших все жизни и мою. В каком просторе, под каким окном и на каком пустынном полустанке я море потерял? Я повернулся спиной к тому, что сызмальства любил, а чуть поодаль длилась битва камня и молний, зелени и белизны. Так было — всё как будто так и было, — за жизнью жизнь, а тот, кто умирает, не ведает, что этот берег жизни, что эта нота верхняя, и щедрость …
Точёная пичуга на тонких лапках и с хвостом бескрайним садится рядом — ей хочется узнать, что я за гусь? А всё это в Нормандии, весной, в Кон-сюр-Итон. На крошечной головке не то звезда, не то росинка кварца, не то мука, не то снежинка, две синие полоски бегут от горлышка к хвосту — две линии из звёздной бирюзы. Её прыжки миниатюрны, она поглядывает на меня, здесь, между небом и зелёным лугом. Точь-в-точь два вопрошающих сигнала — два нервных глаза, зорких,…
Идёт зима. Медлительные листья покровом тишины и желтизны диктуют мне сияющий наказ. Я книга снега, просторная ладонь, поля, округа в ожиданьи и весь принадлежу земле, зиме. Сперва в листве разросся шум простора, потом пшеницу звёздную ожгло пунцовыми цветами, а там явилась осень и учредила письменность вина — но всё прошло, и стала чаша лета иссякшим небом, а яблоко плавучее погасло. Я на балконе ждал в печали смертной, как в пору детства, дружного с плющом,…
Собьёшь на камнях все ноги, пока разберёшься в сути — в законах синего солнца, в центральных стонах страданья, в точном смысле весны. Так медленно я постигаю: вечно не поспеваю в амфитеатр, где кентавры ждут раздачи похлёбки. Там чествуют победителей, и тут же множится осень. Зачем я был отлучен от сияния апельсинов? Со временем я догадался, что в удушливых днях жизнь ушла на сиденье. Я трачу свет на коврах. Если меня не впустили в дом поспешных…
Возвращения неотделимы от моей жизни и от каждодневного моря — в единый миг я впитал свет, землю и некий поспешный покой. Луковицей была луна, питательным шаром ночи, а солнце — апельсином погрузилось в море — таким было пришествие, которое я сносил и не выносил до сих пор, пришествие, которое выяснил — и вот я здесь, — отныне правдиво лишь возвращение. Я ощутил его, как крушение, — будто стеклянный орех разбился вдребезги о скалу, и грянул гром, и налетел свет, свет…
Я один из тех, кто не добрался до леса, отступил из-за зимы на земле, напуганный кусачими переливчатыми скарабеями и гневными реками, текущими наперекор судьбе. Вот он лес: комфортабельные кроны, а деревья — стройная мебель, листья — самоуглублённые цитры, здесь стёрты тропинки, ограды и родовые именья, воздух патриархален и пахнет печалью. Всё церемонно в этом диком саду детства — яблоки у воды, стекающей с чёрных снегов, залегающих высоко в Андах, — яблоки, чей терпкий…
Одновременно два моих собрата, два брата по работе и заботе, скончались с разницей в какой-то час, тот — затканный в Сантьяго, этот — в Такну, два несравненных, только в том сравнимых, что умерли в один и тот же день. Был первый независимым и хмурым, суровым и морщинистым душой, он, как никто другой, ценил молчанье — от жизни трудовой ему досталась рука, которая легко сходилась с гранитом и кузнечным инструментом. Его собрат был жаден на познанье, он птицей облетел все…
День сделан из многих дней, а час состоит из подоспевших минут опоздания, — день формуется из вычурных забвений, металлов, стекла, одежды, которая валялась в углу, предсказаний, никогда не дошедших писем. День — это озеро в лесу будущего, озеро, которое завалила листва, предостережения, глухие звуки, уходящие в воду, как небесные камни. На берегу остаются золочёные следы сумеречной лисицы, юркого царька, жаждущего кровопролития, — день в своём мерцании копит шелушинки, шёпот:…
В безодиночестве моём бескрайнем я светозверь, попавший в западню своих просчётов и своей листвы, — просторен лес, где ближние мои плодятся, пятятся и промышляют, а я уединяюсь под эскортом, который временем определён, — со мной лишь волны моря, звёзды ночи — всего-то ничего, всего-то малость, всего-то множество, всего-то всё. Я, чьи глаза глядели в столько глаз, чей рот пылал от стольких поцелуев, чьи лёгкие отягчены дымами давным-давно умерших паровозов на ветхих…
Три птичьих клина медленно проплыли над беспредельной ширью океана, простёртого в зиме зелёным зверем. Здесь всё недвижно — серое развитое, безмолвие, тяжёлый свет пространства, попеременная земля. И вот поверх всего распространился полёт, а следом — новый — тёмных птиц, подрагивавших клиньев, зимних тел — их крылья, движущиеся едва, перемещали по прибрежью Чили пустые дни и серое ненастье. Я здесь, пока среди нагих небес дрожь перелётных птиц мне позволяет …
Сегодня утром околел мой пёс. Я закопал его в саду у поржавевшего локомобиля. На этом самом месте, не глубже и не выше, однажды он со мной соединится. Уже ушёл он со своею шкурой, плохо воспитанный, с холодным носом. И я, сугубый материалист, не верящий в небесное спасенье для каждого из нас, — я верю в небо для этого и всяческого пса, да, верю в небеса, куда вовек не попаду, но где меня он ждёт, помахивая веером хвоста, чтоб я, попав туда, был не один. …
Как резко эти месяцы скрежещут гражданской необъявленной войной: мужчины, женщины, угрозы, крики, а в это время в городе враждебном и на песках пустынных побережья, над морем и его правдивой пеной в солдатском платье воцарилась Осень, медлительная, с пепельною гривой — захватывает пядь за пядью землю. То дремлет, то очнётся Чили. Солнце о чём-то размышляет в жёлтых листьях, слетающих с истерзанного неба, как политическая слепота. Ещё вчера повсюду было людно, а…
Глава 1 Вопрос про охрану представителя рода Цинь у меня возник не просто так. До взрыва горы я намеревался воспользоваться их поддержкой, а теперь, если их нет на борту,…
Глава 1 — Мистер Гарсия, это специальный агент ФБР Мэллоун, — голос, усиленный мегафоном, звенел в голове. — Нам надо поговорить. Возьмите трубку. И тут же мерзко и…
Глава 1 Виллсон в панике носился по дому. Он хаотично хватал вещи, запихивал их в сумку, и как только заполнялась одна, хватал следующую. — Ой, да перекусите! Вкусно…
Глава 1 Тёплый осенний ветер гнал по широким дорожкам опавшую листву, помогая дворникам и развлекая гуляющую в парке детвору. Мальчишки и девчонки лет пяти с радостными…
Глава 1 Алиса прихватила с собой костюм для своего ненаглядного брата — меня. Так что перед тем, как покинуть блок Резановых в больнице, я отправился переодеваться. Григорий…
Глава 1 — Лялька, у нас будет скоро Егорушка, наследник твой. Я аж дар речи потерял. Сердце забилось часто-часто, в голове промелькнула тысяча мыслей сразу. Наследник?…
Глава 1 Багровый дворец, Нема Зела стоит у окна, неподвижная, будто высеченная из камня. Голые бронзовые плечи блестят на солнце. За стеклом горит багровое небо,…
Глава 1 — Знаешь, конфетка… — голос небритого громилы под стать его жуткой внешности, такой же грубый и тяжелый, — ты, похоже, как-то неправильно поняла ситуацию… Он…
Глава 1 Глава 1 Я активировал комлинк ещё до того, как Кетрин договорила. Но, ещё раньше, чем я успел выйти на связь с капитаном, корабль внезапно резко кинуло…
Глава 1 Перепалка между военными закончилась только тогда, когда в зал вкатили подносы с бутербродами и свежим кофе. Все присутствующие взяли негласную паузу и даже немного…
Газлайтер. Том 23 Глава 1 Невский замок, Невинск Олежек лежит в своей кроватке, греется в уютных одеяльцах и делает самое важное в жизни младенца…
Глава 1 Copyright © Распопов Д. В. Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя, сигарет,…
Глава 1 Я наблюдал за мародёрами из своего укрытия, и губы невольно растянулись в хищной улыбке. Забавно, как сильно всё изменилось — ещё недавно такие, как они, вызывали…
Глава 1 В четверг вечером я погрузил все свои вещи в машину Нарышкина, мы попрощались с дедом и двинули в «Китеж». Несмотря на то, что это был последний официальный день…
