Нецельный и веретено- образный, я любезен иглам, они, как нить, меня тянули — как нить, которой нет конца. Любимая, игла моя, поэтому моя любовь — как пряжа на твоём ушке, умытом ветрами Чильяна, как кружевцо в твоих глазах, прядущих волокно печали. Нет оправданья моему пунктирному существованью, моя тщета меня вела к невероятным предприятьям — к тому, что я удил на суше, нанизывал на иглы ветер, отведал все колокола. И всё же сделал я так мало, вернее,…
От стольких путешествий в область, не обозначенную в книгах, я пристрастился к хмурым землям, где у меня никто не спросит, люблю ли я салат-латук или предпочитаю мяту, которой лакомится слон. Я столько раз не отвечал, что жёлтым стало моё сердце.
Со дна морского я вернулся, возненавидев всё, что мокро; я отряхнулся, словно пёс, от волн, влюбившихся в меня, и ощутил внезапно радость, — обрадовался, что причалил, стал первозданно сухопутным. Газетчики вперили тут же свой сумасбродный инвентарь в мои глаза и в мой пупок — валяй, сказали, по порядку, как будто я уже скончался, стал трупом профессиональным, не принимая во вниманье, что я всем существом стремился к движенью, прежде чем вернуться в кошмар заупокойных…
В Сантьяго, на одной, из улиц, жил голый человек (ну да!), нудист, — текли неспешно годы, а он (да ну?) — всегда разутый, раздетый, но при этом в шляпе. В плаще из собственных волос сей философствующий муж показывался на балконе, весь город принимал его за одинокого нудиста, заклятого врага рубах, а также панталон и курток. А между тем менялись моды, шло увядание жилетов, но возвращался старый лацкан и на ноги вставала трость — по всей земле шло воскрешенье…
Так часто поминали мёртвых в святом семействе Острогода, что это привело к событьям, достойным хроники моей. Весь день, собравшись у камина, они усопших вспоминали: о братец Карлос, о Филипп, о преподобная Карлота, о Канделарио несчастный! — короче говоря, взывали к тому, что отжило своё. И вот в их дом, в их тёмный двор, под апельсинные деревья, в гостиную с роялем чёрным, в кладбищенские коридоры нахлынула толпа умерших, как будто это был их дом. Они,…
Неоспоримо постоянство весеннего позелененья деревьев и земной коры — планеты нас поят и кормят, как ни ярятся изверженья, и море нам приносит рыбу, моретрясеньям вопреки, — все мы батрачим у земли, которой подчинён и воздух. Обшаривая апельсин, я прошагал по стольким жизням, что знаю землю назубок — всю географию, весь запах, все вина цвета гиацинта, и женский аромат, который белее снега и муки. Нет ничего вверху: летая, от глобуса не удерёшь, с рожденья…
«По временам я даже счастлив!» — сказал я доктору, который, бесстрастно осмотрев меня, дал мне понять, что я наивен. Наверно, было не спастись моим разрушенным зубам, и волоски поодиночке с моею гривой разминулись, а о трахее кавернозной разумнее всего молчать, сердечной мышце не терпелось предупредить меня о худшем, уже щитом дырявым стала моя нахмуренная печень, и что-то замышляли почки, меланхоличная простата и шаловливый мочеточник меня неспешно приближали…
Пора умерить пыл, приятель, живи умеренно, знай меру, — твердили мне и те, и эти, твердили мне мало-помалу, твердили мне много-помногу, покамест я, сверх всякой меры размеренно преображаясь, не стал чрезмерно неумерен, не стал по мере сил своих безмерно беспримерным малым, и стал, наперекор всем мерам, закономерно мерзким типом, примерно радуясь моей несоразмерности крамольной. Когда я плавал, словно лебедь, по судоходному каналу, меня боялись все суда: мои порывистые…
Люблю тебя, моё «люблю» сравнимо с песней во хмелю. Люблю тебя, мой воздух пьяный, мой виноград с лесных полян, моё вино, пророк мой пряный, любовь, напиток мой желанный, тебя пригублю я — и пьян, ты — чара и давильный чан, моей судьбы сосуд дурманный. Люблю, с изнанки и с лица, спешу с моей нескладной данью, напев нестройный горлопаню, где ни начала, ни конца. На сиплом горне я упорно трублю всё тоже целый день: люблю тебя, моя волторна, моя малышка-светотень,…
Так много сил ушло на гомон, на колокольный перезвон в процессе бракосочетаний открытий или награждений, что я решил проститься с гамом и прибыл в зону тишины для пешего существованья. Сорвётся ли на землю слива, или развалится волна, скользят ли по ленивым дюнам золотокожие девчонки, или объявится цепочка огромных птиц передо мной — ничто не воет, не скрежещет, не гомонит и не гремит в моей разведке бессловесной, поэтому и стал я жить в консерватории молчанья.…
Когда всё кончится, любить тебя я буду так, как будто нетленно то, что было прежде, как будто оттого, что ждал (а ты ко мне не приходила), твоё дыхание навечно присутствует со мною рядом. И все твои обыкновенья со мной — твой цвет, твоя гитара: так рядышком ютятся страны на карте, вывешенной в классе, так две провинции слепились, так две реки переплелись, так вырастают два вулкана. С тобою рядом —это значит со мною рядом, а разлука с тобой — всего на свете дальше,…
Когда-то у меня в Париже спросили: сколько звёзд у кошки? И начал я за тигром тигра выслеживать в ночах созвездья: спокон веков два чутких стража, два божьих трепета живут в холодном взгляде каждой кошки, две молнии — в тигрином взгляде. Звездою расцветает хвост кота, взъерошенного в небе. Как тигр из голубого камня — мрак голубой Антофагасты. Свинцовый мрак Антофагасты над улицами повисает небокрушеньем, вознесённым над утомлением земли, но всем известно,…
Мне молния дала понять медлительность моих усилий — под равноденственным упрёком её мерцающих очей я выбрал то, что мне по сердцу, а то, что не было моим, отверг, снабдив свои глаза и ноги полнотой осенней. Сполох небес меня учил, как быть спокойным, не терять из виду свет небес, искать в себе самом глухие лазы, копаться в каменной земле, покуда, выбившись из сил, не извлечёшь из твёрдой почвы искомый корень — метеор. Я обучился быстроте, чтобы забыть её…
Я прибыл в Каракаутин, когда по прихоти вулканов на землю падал дождь из пепла. Тогда я перебрался в Тальку, но маулийские речушки настолько взбухли, что пришлось искать ночлег на пароходе, который шёл в Вальпараисо. На улицах Вальпараисо земля ходила ходуном, и я позавтракал в руинах моей библиотеки: слева лежал целёхонький Бодлер, а справа — всклоченный Сервантес. В Сантьяго выборы изгнали меня из города: повсюду все обливали грязью всех, и, по оценкам…
Всегда настолько одержим был мой приятель Рупертино, что бескорыстно отдавался сомнительным делам: открыл давно открытые культуры, наладил производство дырок для бубликов и учредил клуб героических вдовиц, пустил в продажу дым в бутылках. При донкихотствующем друге ходил я с детства в санчо пансах — с энтузиазмом доброй тёти я поддержал его идею выращиванья апельсинов на старых крышах Нотр-Дама. Потом, устав от этих бредней, я бросил друга в тот момент, когда…
Я в будущем году, в одном из дней, попробую найти особый час, — час необычной водопадной масти, час, никогда нигде не протекавший, — на уровне, где время прохудилось, открыв окошко, лаз, через который мы проскользнули бы, достигнув дна. Ну что же, этот день и этот час придут и всё изменят — с этих пор мы не узнаем, смерилось ли Вчера и можно ли считать то, что грядёт, тем, что ни разу не было на свете. Снесённый этими часами час не сможет унести никто из смертных…
Столь ненормальным был мой друг, что сумерек не выносил, усматривая оскорбленье в малейшем прибавленьи тени, в критическом настрое дня. Хотя мой бедный друг владел большим количеством земель, он в сумрачный сезон стремился пожить в одной из снежных стран или под пальмами Суматры — но разве можно убежать от неизбежного заката? Снотворный шум зелёных чащ, экстравагантные напитки, купания в шипучем пиве, советы медиков и чтенье фармацевтических журналов, любовный…
Закованный в свободный воздух, бредёт по утру человек, похожий на хрустальный шар. Что может он узнать, что знает, когда, как рыба, заточён между пространством и безмолвьем, когда листва лукаво прячет от глаз его всех мошек зла? И я решил, как грустный пастырь, обманутый натуралист и примирившийся географ, открыть ему глаза на мир, — встав на пути, я говорю: слезай с велосипеда, милый. Я говорю ему: простак, питающийся кислородом, неужто ты забыл про слёзы…
Муравьев Константин Николаевич Перешагнуть пропасть Название: Перешагнуть пропасть Автор: Муравьев Константин Издательство: Самиздат Страниц: 987 …
Annotation Восстание корпораций подавлено, но себя проявила организация, считавшаяся уничтоженной два столетия назад. Меня настиг бич Резонанса и лишь насмешка судьбы…
Annotation Дмитрию удалось вернуться в магический интернат для одарённых детей , но события начинают приобретать неожиданный оборот. Исчезла подруга, на носу новый экзамен,…
Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону Охотничья двустволка гулко грохнула, и роскошный красавец фазан с треском…
Annotation . Встречайте! Пятый том приключений Алексея Воронцова! Все самое интересное только начинается. Тринадцатый V Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4…
Пролог Холодный ветер блуждал по тускло освещенным коридорам, разнося пыль и запахи химикатов. Работающий преимущественно ночью персонал горной лаборатории еще спал, и…
Глава 1 Еще больше бесплатных книг на http : www.litmir.club Поместье Невзоровых, Будовск Ирина, явно недовольная и уже не первый раз возвращающаяся…
Глава 1 В богатого обставленном кабинете уже давно не было так пусто. Хозяин не появлялся здесь больше тринадцати лет. Покрылось пылью кресло-качалка, сделанное одним…
Владимир Поселягин Истребитель. Трилогия Истребитель – «Истребители»: Ленинград; 2014 ISBN 978-5-519-00217-5 Аннотация Школьник-выпускник…
Глава 1 — Ты… — Яростный женский вопль бесцеремонно разорвал сонную тишину, выдергивая меня из блаженной полудремы. — Мерзавка! Страдальчески поморщилась, но открывать…
Annotation – Сударыня, ваш сын – один из сильнейших телепатов в Русском Царстве. Он должен служить стране. Мы забираем его в кадетский корпус-лицей имени государя. Подпишите…
Глава 1 Ответом была звенящая тишина, нарушаемая лишь плеском воды и криками чаек. — Давай, Сафар, залезай, посмотри, что там! — приказал я. Сафар, легкий и проворный,…
Глава 1 — Подумаешь, замок превратился в руины, что же теперь, все отделения банков закрывать? — недовольно проворчал я, когда запрыгнул обратно в кабину грузовика. …
1 Десятки тысяч кораблей выстраивались в боевые порядки, объединяясь в группы, флотилии, эскадры и флоты. Группы распадались, собирались вновь уже в другом составе и перемещались…
