Какой нескончаемый век. Мы спрашиваем: Когда он падёт? Ничком упадёт в тесноту, в пустоту? Придёт к божественной революции? Или конечной первобытной лжи? Но признаёмся — мы прожили этот век не так, как хотели. Вечно он был агонией, вечно на последнем дыхании, на рассвете был светом, вечером кровью, с утра дождём, к ночи слезами. Новобрачные убеждались, что свадебный торт весь был в шрамах, словно после операции аппендицита. Космические люди взлетали…
Мне мало воспоминаний, вот почему я выпрыгиваю в очевидную жизнь, ворошу штукатурку этого века, ношу каждодневный башмак, и, хотя я не на кресте, я самый распятый в мире, я весь перемолот колёсами фальшиво победного века. Стоило петь в Испании, когда под ножами не стало миллиона людей? Когда там убили правду? Её свалили в могилу и сели за вышиванье знамён в могильном безмолвии. Я к этой крови вернулся, как забывчивый генерал вспоминает о пораженье: не…
Недавние бунтари, мы снова искали амброзию, искали жизнь по линеечке, логику прямоугольников, геометрию без излучин; снова благоухали женщины и антилопы, колокола и левкои, брызги зимнего моря, но снова в Европе смерть нас потопила в крови. Завозились в своих берлогах рассудительные шакалы, и зримый образ пожара поплыл из страны в страну: ночь пронизал террор, рождённый в шумных пивных, и подняли крест насилия, и, словно мурашки ужаса, бесноватые усики …
Это столетие пепла. Пепел сожжённых детей, холодные опыты ада, пепел плачущих глаз, ещё за миг до сожженья не знавших, что их сожгут, пепел готических дев, окошек с колючей проволокой, пепел хриплых харчевен, развалившихся магазинов и виртуозных рук. И наконец, закрывая пепельную главу победой в сером Берлине, приплюсуем пепел убийцы на собственном пепелище.
Однажды повстречал я парня, меня он занял разговором, пока мы в кузове тряслись дорогой на Антофагасту. Что есть длинней чилийской ночи! Она бескрайняя, как вечность, ночь на дороге бесконечной, раскрученной свеченьем фар, — дороге этой нет предела. Никто не знает, где начало полуночной чилийской ленты, от Севера, где звёздам сухо, до Юга, где созвездья влажны. В чилийской тесной темноте прерывисто бежит машина, шофёр глядит вперёд и курит. И мы — среди ночных мешков.…
На пятом году столетья США звенели и пели, как серебряная машина, и шуршали, как на току шуршат летучие зёрна. У них были руки Линкольна и широта Уитмена. Плыли по Миссисипи речные напевы негров, Нью-Йорк был чан, где варился большущий капустный кочан. Сегодня где этот народ? Что стало с великой нацией? Где Линкольн, где Уитмен? Где прошлогодний снег? Сегодня, со столькими звёздами на их расшитом жилете, с домами из чистого золота, со столькими бомбами в лапе,…
На моей земле, в Патагонии, я знаю кладбище пчёл, куда они с грузом мёда возвращаются умирать от столь необъятной сладости. Здесь берег угрюмых бурь, изогнутый, как арбалет, с постоянно цветущей радугой, похожей на хвост фазана. Речные рычат водопады, пена скачет, как заяц, ветер взорвётся и кружит по окрестным просторам. Равнина эта кругла, рот её снегом набит, а брюхо — рыжего цвета… Сюда, одна за другой (миллион и ещё миллион), пчёлы летят за смертью, …
Однажды я бежал всю ночь за бесполезным псом-бродяжкой, — узнать, куда рысцой весёлой в ночное время скачут псы. Сто раз, с примерным прилежаньем, мочился он по закоулкам и снова в ночь трусил, как будто спешил на почту за депешей. Бежал он мимо парков, зданий селений, городов и стран. А я — за ним, чтобы узнать, куда спешит он и зачем? Уже он позади оставил Кварталы с мусором и хламом и одряхлевшие мосты, и дремлющие экипажи. Военные казармы, школы и статуи…
В Акапулько чёрная рыба сверкнула круглыми глазками, вернулась в прозрачный простор своей анилиновой бездны. Я смотрел, как с её усов, поблескивая голубовато, стекали морские капли. Когда же она сорвалась с моего крючка и вернулась в полураспахнутый плеск синей воды о камни — в её застывших глазах я не прочёл благодарности ни земле, ни людям земли. И я затрясся от смеха, оттого, что плохой я рыбак, от рыбьей ухмылки, а рыба, бесчувственная, как рыба, ушла под…
Красивыми были предметы позднего человека, жадного производителя. Я планету застал ещё голой, а её постепенно набили нашинкованными болванками, алюминиевыми лимонами, электрическими потрохами, повсюду тряслись машины и низвергались на кухни синтетические Ниагары. В 1970-м на улицах и в полях невозможно было пробиться: наглые локомотивы, застенчивые мотоциклы, непутёвые автомобили, брюхатые самолёты (сущий конец мира!) — не давали нам путешествовать, не…
Почти что не было крыльев и колёс у первого года в Тысяча Девятьсот; а сейчас, когда век состарился, когда ноги его одряхлели и залиты кровью глаза — колёс у него не счесть, а крылья всё небо закрыли. «Полетим!» — он нас приглашает, взвалив за закорки сердце, волоча в безвоздушном пространстве мешок своих преступлений: мы видим, как он взлетает, наделав дыр в стратосфере, обгоняя собственный звук. Но слышно не только нам, как нож ударяет в небо и нарезает планеты:…
В этот брезгливый день я морю не доверяю: быть может, рыбы одеты в ядерную чешую, а в океанской глуби вместо первичного холода разрастается пламя смерти? Хотят, чтобы веяло ужасом от мрачных земных приливов! Нет башни такой, чтобы нас от волн враждебных укрыла. Мало одной земли. Убивают и океан. Несколько адских капель на дозу морской соли, смертоносные минералы сбрасываются в пучину, взбалтывается буря в огромной ступе для яда: просим к столу,…
Холмы над гладью Вильярики, прямоугольники посевов, горизонтальный праздник трав, сиреневые губы фуксий — пройдя сквозь гордые фигуры неумирающих дубов, я наконец настиг свой возраст, достиг воды, где был рождён. На свет родился я под цокот дождинок по сырой земле. С дождём на веках я поныне хожу, полуприкрыв глаза. Как семечко, наполовину остался я сидеть в земле, играя с полночью подземной и с доброй теплотою полдня. Сейчас, когда на склоне лет сливаюсь…
Сколько же лет бумаге, чьи желтеющие одеянья мало-помалу застлали всю поверхность земли? Чащобная журналистика запалила костёр ссоры, подстрелила невинного ложью, всучила средство от пота, подсластила режим тирана, распространила тьму. Каждый листок утвердил закон своего владельца, и в продажу пошли сообщенья, окропленные кровью и ядом. Война ожидала, почитывая газеты всего света глазами пустых орбит. Я слышал, как она ржала, стучала чёрными челюстями,…
Я был придуман так нескладно, что ничему не научился, и стал бы, верно, славным псом, когда бы научился лаять. Вот так на свете я и жил в просторной красоте природы, на островах, среди девчонок, пропахших дикостью земной, и кем бы в жизни я ни стал — я остаюсь рабом земли. Вот почему я сторонюсь автомашин и аппаратов, мне не знаком язык мотора, меня пугают телекрики, аэродромы и плотины с улыбкою электрогидры. Из механизмов я люблю лишь старенький, усталый поезд:…
Для народов был мой напев, сложенный в области моря, среди моря я жил и народов, как невидимый часовой, защищающий их в сраженье, был полон любви и звуков, потому что родился звонким, я свидетельствую надежду в этом казнённом столетии, соучастник всего человечества, где живут мои братья убийцы. Все мы хотели выиграть. Это был век причастных, участников и причастий. Мир у нас на руках умирал, и мы продолжали проигрывать, что-то всё время выигрывая. Мы…
Пролог 1552 год, 2 июля, Тула Вспышка боли. И темнота. Невесомость и какая-то удушливость… Мгновение. И что-то вынудило Андрея открыть глаза, а также рефлекторно…
Глава 1 Мне повезло родиться эльфом. Хотя правильнее будет сказать — в семье эльфов. Впрочем, время этой оговорки, частенько меня бесившей, подошло к концу. Не помню,…
Глава 1 Машину потряхивало на ухабах, а вместе с ней и мы подпрыгивали на сидениях как мячики. Пару раз удары были настолько сильными, что я влетел головой в потолок.…
Глава 1 Работать на кухне — сплошное удовольствие! Ароматы летают в воздухе такие, что живот начинает моментально урчать. Да, Петрович нас загонял. Принеси, подай, свали…
Annotation Горы, море, солнце и девушки, загорающие в бикини, а местами и без (и я, кстати, знаю такие места). Для вас это что? Курорт. А для меня - обычная жизнь.…
Глава 1 Давай бояться вместе? В середине зала Тимофеевой дачи, на блюдце, стоящем прямо на ковре, горела свеча, от сквозняка огонек трепетал, и тени на стенах…
Глава 1 Мужчина был красив. Необычной красотой. Драконьей. Сияние парящего над нашими головами магического огонька подсвечивало серебром короткие пряди волос, тенями играло…
Глава 1 Дребезжащая развалина, которая по недоразумению считалась в этом мире машиной, остановилась. — Дальше не проедем, ваше благородие, — сообщил водила. Странно,…
Глава 1 Часть XX I . Безумие и гениальность Жаркое полуденное солнце испепеляло Гар-Ног-Тон, словно ненавидело его. Воняли отбросы, пока ещё громоздившиеся в отдалённых…
Глава 1 Да! Это был бред высшей категории, но я не сомневался ни секунды. За пределами населённых городов, во время боя, от действия какого-то амулета. Квестового! Были…
Глава 1 Я против себя Я стоял посреди комнаты из чёрного мрамора. Казалось, стены поглощали тусклый свет, что лился из магического источника над моей головой. Прямо…
Глава 1 Броневик раза в три весил больше нашей машины и для него этот удар не существенный, а так он мне только сказал: «Держись», и мы со всей силы ударили по касательной…
Глава 1 Наступили первые дни декабря, а за ними — изменение погоды и холодные ветра. Особенно это чувствовалось в степях Царицына, отчего на улицу в одной кофте и штанах…
Annotation Второй этап. Война Марионеток. Земля получила понятную цель, но путь к ней окажется весьма тернистым. Объединение или раскол? Победа или забвение? Егерю придётся…
