Час за часом — это не день, это боль за болью: время не снашивается, не убывает: «море», — говорит море без устали, «земля», — говорит земля: человек ждёт. И только один его колокол там, среди остальных, заключает в себе неумолимую тишину — она разобьётся, едва погонит медный язык волну за волной. Изо всего, что я приобрёл, облазив целый мир на коленках, мне, нагому, оставлены здесь суровый полдень морской да колокол. Они мне дают свой голос, чтобы…
Я столько раз жил бок о бок со смертью, что потому и не умираю, не умею этого делать, чужие смерти меня караулят, а я ухожу со своей, с моей незавидной долей заблудившегося коня на одиноких пастбищах юга Южной Америки: дует железный ветер, гнутся деревья, с рождения им суждено целоваться с землёй, с равниной; затем возникает снег, он сделан из тысячи сабель с нескончаемыми клинками. Я давно возвратился оттуда, куда приду, из четверга после дождичка, я вернулся…
Спасибо, скрипки, за этот день четырёхструнный. Чистым было звучание неба, голубым — пение ветра.
Приехали несколько аргентинцев, кто из Жужуя, кто из Мендосы, один инженер, один врач и три девушки — три виноградинки. Мне сказать было нечего. Моим незнакомцам — тоже. Так мы и не поговорили, только дышали вместе резким воздухом Тихого океана, зелёным воздухом расплавленной пампы. Быть может, они увезли его в свои города, как привозят собаку из дальней страны или дивные крылья какой-нибудь трепещущей птицы.
Привет! — говорим мы каждое утро каждому встречному, это визитная карточка лживой или истинной доброты, колокол, чтобы все убедились: мы здесь, — Привет! — слышите, мы есть — Привет! Привет! — привет тому, этому и тому, который, ножу, яду, злодею, — Привет! — вот он я, мы равны и не выносим друг друга, любим друг друга и не равны, у каждого своя ложка, своя особая маета, очень рад быть (или не быть?), надо располагать столькими руками, столькими губами, чтобы…
Когда-то, в одно из своих путешествий, я встретил реку: новорождённая, она была еще младенец, птенец, собачонка. Она лепетала и всхлипывала между камнями рудоносной горной цепи, молила о жизни посреди одиночества неба и снега, там далеко, в вышине. А я себя чувствовал старой усталой лошадью рядом с тонконогим созданьем, которое принималось носиться, скакать, подрастать, распевать звонким голосом, узнавать землю, камни, горное русло, бежать днём и ночью и, наконец,…
Похоже, что неведомый корабль по морю проплывёт в урочный час, не броненосец, и не будут флаги оранжевы. Никто не знает точно, откуда и когда, но всё готово, как в лучшем цирке, — всё давно готово отметить это краткое событье. Уже постелен тонкий коврик пены, расшитый звёздами, а вдалеке — вся синь, вся зелень, весь ультрамарин колышется и ждёт. Скалистый берег, умытый, чистый, вечный, на песке застыл амфитеатром стен и башен. Всё ждёт. В почётной ложе Тишина,…
Когда я решил проиграться и всюду стал искать невезение, чтобы сыграть с ним в кости, я встретил женщину, которая идёт со мной сквозь неудачи, тучи, ночи. Это Матильда, она такая с самого Чильяна, и что бы ни случилось — дождь, гром, голубошёрстый день или худышка ночь, — она знай себе рядом, нежная для моей кожи, для моего пространства, распахивает все окна на море, чтобы летели на волю стихи, а мебель запорошили безмолвные знаки, зелёные искры ст…
Свидетельствую четырёх собак: одна — давно закопана в саду, две — вечно застают меня врасплох (две крошечные дикие стихии, коротконожки, чьи клыки крепки, как зубья скал), и есть ещё одна учтиво-белокурая тихоня, лохматая отшельница. Не слышно её шажков из золотой кудели, её отсутствующего соседства. Лишь поздним вечером полает вдруг для некоторых призраков бездомных, для некоторых избранных скитальцев, чтоб слышали её в своём блужданьи или в местах, где смерклось…
Крошечное существо, поросёнок, птаха или щенок, беспомощное, взъерошенное, — всю ночь я слышал: оно скулит лихорадочно. Стояла просторная ночь, и море перед Исла Негра обрушивало все свои громы, свои чугунные отливки, свои соляные бочки, свои битые стёкла на неподвижные скалы. Набухающая, грозная тишина наступала за каждым ударом волны, за её обвалом. Мой сон словно нитью сшивал распоротую ночь, а тут какой-то лохматый детёныш, медвежонок или больной…
Шестого августа ко мне постучались: никто не стоял за дверью, и Никтоне вошёл, Никтоне уселся в кресло, дон Никтоне побыл со мною. Никогда не забуду об этом небывшем, который явился, словно к себе домой, и меня осчастливил своим отсутствием: пустотой, открытой всему на свете. Никтоне расспросил меня, ничего не сказав, и я ответил, не видя и не говоря. Что за пространное и престранное собеседованье!
Я жил на улочке, куда сбегались мочиться все коты, вся собачня Сантьяго. Дело было в 25-м. Я жил самозатворником с поэзией, которая меня переносила в Сады, где царствовал Альбер Самен, к блистательному Анри де Ренье и к синим опахалам Малларме. Ничто так не спасает от мочи неисчислимых пригородных шавок, как это иллюзорное стекло — окно во Францию с прохладой парков, где целомудренные изваянья (напомню, дело было в 25-м) обменивались мраморной одёжкой, замшелой,…
Я пришёл сюда, чтобы сосчитать колокола, живущие в море, звучащие в море, в глуби моря. Вот и живу здесь.
Если дни и впрямь падают в бездну ночей, то, наверно, существует колодец, где покоится ясность. И надо сесть на закраину тьмы и терпеливо удить упавший туда свет.
Я, может быть, и не я, может быть, не сумел, не состоялся, не видел света, не существую: что это значит? И в котором июне, в какой древесине я рос до сих пор, продолжаю рождаться? Или не рос, не рос, а умирал понемногу? Я вторил в дверях звучанию моря, колоколов. Я спрашивал о себе с восторгом (позднее — с тревогой), звенел бубенцом, журчал, как вода, с нежностью — и всегда опаздывал. Уже моё прошлое миновало, уже я не совпадал сам с собою, много раз потерял…
Есть дни, которые ещё в пути, которые покуда не готовы, как хлеб, как стулья, как любой продукт, производимый в мастерской, в аптеке, — есть фабрики грядущих дней, и в них есть мастера на каждый вкус и душу, они отмеривают, ладят, строят и ясные, и пасмурные дни, которые однажды постучатся, чтоб наградить нас спелым апельсином или в упор, с порога, расстрелять.
Здесь, на песчаном берегу, стучится в каменные двери тысячерукая вода. Скала безмолвствует — никто не отворяет дверь: стучать — напрасно тратить воду, время. И всё-таки стучат, молотят весь день, весь год, весь век, века… В конечном счёте происходит невидимое глазу Нечто: изгиб, сравнимый с женской грудью, протока, где журчит вода, — скала и та же, и не та. Там, где стоял угрюмый риф, неторопливая вода втекает в каменные двери.
Всегда в крови была земля людей. Дожди, постройки, годы и дороги на время скрадывают звёзды крови. Планета, в сущности, невелика, а сколько раз её в крови топили: война и месть, охота на людей, и люди падали, их пожирали, и вновь забвенье отмывало каждый квадратный метр, уже вдали маячил очередной пройдоха монумент, опять звучали бронзовые речи, а там — конгрессы, памятные даты, муниципалитет и вновь — забвенье… Как мы искусны в деле истребленья, с какой научностью корчуем…
Глава 1 Виток спирали Понедельник, 08. 11. 1993 — Подъем, квартира, понедельник, — застилая постель, декламировал Боря переделку известного стихотворения, которую…
Глава 1 Вздрогнули многие гвардейцы. А напряглись — абсолютно все! Но я даже не моргнул. Даже когда Гардич сжал кулак с перстнем в десяти сантиметрах от моего лица.…
Глава 1 Часть VIII . Зверолюди Дракон наворачивал круги над Стражградом, словно наркоман, ищущий закладку. Порой он издавал протяжный рёв и плевался молниями в башни…
Глава 1 Валерий Чащин Мастер 7 (Книга седьмая: Мастер. Другие миры. Особенности деловой этики и местного корпоративного бизнеса. Время разбрасывать камни)…
Глава 1 *#*@%!!! Нет слов, одни эмоции! Я быстрым шагом шел в сторону портальной арки из зала совещаний. Еще чуть-чуть и я бы стал крыть матом абсолютно всех, кто…
Глава 1 — Он стал блогером, прости Господи… — голос отца Дионисия дрогнул и оборвался. Священник отвернулся, глубоко и тяжело вздохнул, словно невидимый груз мешал ему…
Глава 1 Отцовское наставление Кремлевский дворец. г. Москва. Проблемы падали одна за другой. В Сибири начали появляться новые неучтенные твари, хотя…
Глава 1.1 Офицер Ностер вот уже второй день пребывал в глубочайших размышлениях. Он прибыл в город с очень важным поручением, но теперь все эти дела казались ему совершенно…
Глава 1 Дивный мир не приветствует меня Группа из пяти человек спешно отступала вниз по каменистому, поросшему зеленью склону горы. Они несли двоих бессознательных товарищей.…
Глава 1 4 апреля 1841 года. Пятигорск. Наконец мы добрались до Пятигорска. И солнце ярче и трава зеленее, а воздух, мечта чахоточного больного. Отправил оружейников…
Глава 1 Потерянные — Дядька Василий… — Вадим смотрел на мужика. — Зачем? — Вас слишком мало, Вадим. Вы с отцом улетели, оставив нас тут сражаться, несмотря на все…
Глава 1 Анна, с абсолютно невозмутимым лицом, подошла ко мне и взяла под ручку, затем крепко прижалась и заглянула мне в глаза. Учитывая, в каком состоянии я находился,…
Глава 1 Я вынырнула из метро и, ловко лавируя между прохожими, чуть ли не бегом понеслась вперед по широкому проспекту. Чудесный день начала лета, яркое солнце,…
Глава 1 Дребезжащая развалина, которая по недоразумению считалась в этом мире машиной, остановилась. — Дальше не проедем, ваше благородие, — сообщил водила. Странно,…
